«Часовому воспрещается сидеть, спать, есть, пить, курить,
разговаривать с посторонними, делать в виде развлеченья ружейные приемы, выпускать из рук или отдавать кому-либо ружье и оставлять без приказания сменяющего пост. Часовой, оставивший в каком бы то ни было случае свой пост, подвергается расстрелянию», — промелькнула в уме его фраза, заученная со слов Копьева.
Неточные совпадения
Изредка в слободку приходили откуда-то
посторонние люди. Сначала они обращали на себя внимание просто тем, что были чужие, затем возбуждали к себе легкий, внешний интерес рассказами о местах, где они работали, потом новизна стиралась
с них, к ним привыкали, и они становились незаметными. Из их рассказов было ясно: жизнь рабочего везде одинакова. А если это так — о чем же
разговаривать?
Но никто не трогается
с места, и извозчики продолжают
разговаривать о
посторонних предметах. Иван Онуфрич находит себя вынужденным лично вступиться в это дело.
Сплошь да рядом стало случаться то, что она, как и всегда,
разговаривая со мной через посредство других, т. е. говоря
с посторонними, но обращая речь ко мне, выражала смело, совсем не думая о том, что она час тому назад говорила противоположное, выражала полусерьезно, что материнская забота — это обман, что не стоит того — отдавать свою жизнь детям, когда есть молодость и можно наслаждаться жизнью.
Собралась целая куча народа: жанристы, пейзажисты и скульпторы, два рецензента из каких-то маленьких газет, несколько
посторонних лиц. Начали пить и
разговаривать. Через полчаса все уже говорили разом, потому что все были навеселе. И я тоже. Помню, что меня качали и я говорил речь. Потом целовался
с рецензентом и пил
с ним брудершафт. Пили, говорили и целовались много и разошлись по домам в четыре часа утра. Кажется, двое расположились на ночлег в том же угольном номере гостиницы «Вена».
Так вот, братья, сейчас здесь будет
посторонний, и
разговаривать с ним я попрошу Брата Верность, потому что мой голос он знает.
Краснова. Хорошо тебе разговаривать-то, ты
посторонняя. Ты бы меня-то пожалела! Он мне муж, мне
с ним жить до гробовой доски.
Его долго считали «
с винтиком» все, начиная
с родных и приятелей. Правда, в нем была заметная доля странностей; но я и мальчиком понимал, что он стоит выше очень многих по своим умственным запросам, благородству стремлений, начитанности и природному красноречию. Меня обижал такой взгляд на него. В том, что он лично мне говорил или как
разговаривал в гостиной, при
посторонних, я решительно не видал и не слыхал ничего нелепого и дикого.